Стихотворения, поэмы, драма

от автора

«Славою своих предков гордиться не только можно, но и должно». Эти слова принадлежат русскому гению. Найдя мою душу, они окрылили её светом честных и влюблённых помыслов-раздумий о прошлом Отчизны. Есть о чём поговорить, есть о чём вспомнить, перешагнув порог третьего тысячелетия. Закрывая глаза и включая историческую память, слышу-чувствую, как гудит этот лучистый, звонкий, грозный улей, именуемый русскими честью, достоинством, славой … Нет, не смолкнуть ему в веках, как бы ни глушили его враги России глумливыми надрывными голосами. У Великой Истины голос гораздо мощнее; он величав, раскатист, но бывает и тих, как лепет младенца, горестен, как стон вдовы, призывен, как клич Дмитрия Донского: «За Русь, за честь, за домы свои».

Вдохновлённый этим голосом, уже долгие годы пишу стихотворения, баллады  и поэмы о русской старине, которые и предлагаю вниманию читателей. Надеюсь в них найти единомышленников.

Я сознательно не объясняю значение древних понятий, символов, имён, я их просто предлагаю вспомнить… Мы ведь не Иваны, непомнящие родства с недугующей, но по- прежнему светлой матерью-Родиной. Её слава при ней; этот святой покров не сорвать самому лютому горю и самому чёрному урагану!

Великий Пушкин произнёс ещё одну лучистую фразу: «История России принадлежит поэту».

Знаю это. Чувствую. По мере сил подтверждаю.

 

 ПРОЛОГ

В моей душе твой свет и плач, и гром.

Есть от чего озябнуть и согреться.

О Русская земля! Не за холмом,

Не за холмом ты, а за честным сердцем.

 

*     *     *

- Ты над чьей могилою рыдаешь?

- О погибшей Родине молюсь.

- Значит, новой жизни мне желаешь,

Улыбнулась, подошедши, Русь.

 

    *      *      *

Мгновение остановилось.

Века и годы им крепки –

Оно сильно, как Божья милость

К добру протянутой руки.

 

ДАЛЬ В БАГРЯНОМ ПЕРЕПЛЁТЕ

 

ДОРОГА

Бессмертна дорога: неведом конец –

Звенит, как былина или копьё;

Её подорожники -- как сотни сердец,

Любая пылинка – кровинка её.

 

Её караваны влечёт водопой.

Раскалены добела облака.

Прозрачной листвою колышется зной.

Сколько столетий до родника?..

 

Беда неустанным. Попоны горят.

Над ними крестами орланы парят.

Колёсные гуды лучистой степи

Бураны закутают в жаркую пыль!

 

Над сонным и розовым ковылём,

Над солнцем, сжигающим окоём,

Над жаждой, над ложностью чьей-то судьбы

Дорога, как лошадь, встаёт на дыбы!

 

РАССТОЯНЬЕ

Дорога. Лес. Пурга над лесом дует,

Но мне тепло под шубой меховой.

А расстоянье добрый сон дарует,

И крепче он обиды снеговой.

 

Дыханье индевеет на морозе,

Но лошадь не пугается пурги.

Скрипят по снегу крепкие полозья,

Как великана доброго шаги.

 

Тот великан невзгоду отгоняет,

И у него высокий очень рост,

И великан меня вдруг поднимает,

Баюкая у самых ясных звёзд.

 

И видится мне ширь огромной ночи,

Деревьев беспредельные стада;

И сердце светом стать полночным хочет,

Само в ночи мерцая, как звезда.

 

Звенят высокой музыкою струи,

Они внизу касаются ветвей;

А расстоянье добрый сон дарует.

Оно всё меньше… меньше и теплей.

 

ГОРА

Я знаю слово, а гора – ни с места.

Да что ж такое?.. Я же не шучу:

Я знаю слово… Я срываю сердце,

Когда его громадине кричу!

 

Знать, видно, мало.  Что же остаётся?

Доколе быть без роздыха и сна?

Я вспомнил! Я вложил во слово солнце,

Но лишь огнём заискрилась она.

 

Но не дождётся ни за что на свете,

Чтоб сам я к ней когда-нибудь шагнул.

Я вспомнил! Я вложил во слово ветер,

Но только снег с вершин её обдул.

 

Я – на коне. Звенит златое стремя.

И лишь сейчас почувствовал: пора.

Я вспомнил! Я вложил во слово время --

И вот навстречу двинулась гора.

 

ВДАЛИ

Я надену ратные вериги,

Меч возьму, простите за порыв,

И войду в страницы древней книги,

За собою двери затворив.

 

Мне уже назад не оглянуться --

Вихрем  втянет в красную строку.

Будете просить меня вернуться?

Может, захочу да не смогу.

 

Потому что ночь мигнула ранью,

Пробуждая в сердце непокой,

И гудит глухое содержанье

Древнею погодушкой-тоской.

 

Потому что бор сменился степью

И молвой былинной стала речь.

…Мы идём развёрнутою цепью

Супостату лютому навстречь.

 

Вязок снег, как тяжкое сомненье:

Что там, что там, что там впереди?..

Ушибаясь о доспехов звенья,

Ретивое рвётся из груди.

 

Эту даль в багряном переплёте

Проскакать – не сыщется коня.

Что случится – вы о том прочтёте,

Только не заметите меня.

 

Только знайте: шёл путём я чистым –

Звал судьбу и твёрдо видел цель.

…Коль перевернёте вы страницу –

Надо мной закружится метель.

 

…Вот я, вот! Я страх бесстрашьем мерю,

Буду в ваших помыслах я жить.

Только знак подать я вам не смею:

Князь костров велел не разводить.

 

ЛОПАСНЯ*

              В.И. Милькову

 

Великий  свет над вечною Лопасней;

Его дарует звёздный небосклон,

Как будто заколдованное счастье

Минувших и сегодняшних времён.

 

Несмятою мерцающей тропинкой,

Душой воскресшей отряхнув беду,

Сюда приду и каждою кровинкой

Почувствую здесь каждую звезду.

 

Просторный свет…Задумчивая вечность.

Не надо суетливых лживых слов;

В нём памяти и сердца бесконечность

И Родины набатный дальний зов.

 

И кажется, что этот зов услышав,

Незримому внимая звонарю,

Мрак отряхнут взволнованные крыши

И окнами посмотрят на зарю.

 

И кажется: над грустными Садками

Коснётся долгожданный ветер крон,

Сроднённых с пробуждёнными веками,

Похожих на движение знамён.

 

И кажется: в едином вечном круге,

Образовав стальной звенящий ряд,

Построятся войска, сомкнув кольчуги,

И славушку России протрубят.

 

Мы подойдём и станем с ними вместе,

Свои мечи нацелим на обман.

… Мерцает ночь, сомкнув свои созвездья,

И победить старается туман.

 

Густой туман – подобием напасти;

Откуда появился он опять?

Как будто кто-то ходит возле счастья

И силится его расколдовать.

 

   *Лопасня – древнее название современного города Чехова. У слияния Оки с одноимённой рекой  в августе 1380 года русские войска переправлялись на поле Куликово.

 

ДОМ ВЛАДИМИРА МИЛЬКОВА*

Как вера в поле Куликово,

Широк, просторен и высок,

Есть дом Владимира Милькова

На перекрёстке всех дорог.

 

Нет, не висит на нём подкова,

Зато луна всегда горит;

И дом Владимира Милькова

Обережёт и защитит -

От ложных дерзостных плутаний

И по лесам, и по стерне,

От фарисейских причитаний

По стороне и старине.

 

Я здесь бываю непослушным,

Хотя с хозяином в ладу;

Коль  засыпаю –под подушку

Я гусли звонкие кладу.

 

Какое счастье – вдруг проснуться

Под их златой стозвонный лад;

Какое счастье – оглянуться

На все столетия назад!

 

Судьбой земли проверить слово;

Ну а потом, вдали от бед,

В окне Владимира Милькова

Своей судьбы увидеть свет.

 

   *Владимир Ильич Мильков – ветеран Великой Отечественной войны, подвижник, оберегатель исторической памяти Отечества.

 

ОТРЫВОК ИЗ ЛЕТОПИСИ

«Аз есмь летописец…» -- пергамент гласит.

Неправда! Сегодня он голосит! –

Почуешь сквозь эту мудрёную вязь,

Как город татары мордуют, смеясь.

Кровавые боли. Пожарища. Вой.

И страшные брови дрожат тетивой.

От своры обманчивой не жди доброты,

И сердце у мальчика вырвет Батый!

К поганой телеге прикручена Русь.

Багровы доспехи…

 

«А я не сдаюсь:

Аз есмь летописец, и доля моя нелегка –

Рука всё запишет, спалённой Отчизны рука!

Сегодня я в страхе: боюсь, что перо притуплю…

А те вурдалаки в часовенку лезут мою!

Их тень нарастает… Чей меч мне дарует покой?

О матерь святая! Кто будет твоею рукой?

Аз есмь…»

 

Эта книга попала в музей.

Кричащие строки, как струны, оборваны в ней!

Две капли кровавых глядят со страницы в упор –

Лихого столетия волчий налившийся взор.

 

ЛЕГЕНДА О МИКУЛЕ

- Что такое, тятя, в небе проблеснуло,

А потом сокрылось – не видать во мгле?

 

- Это, сыну, сошка дедушки Микулы –

Был такой оратай раньше на земле.

 

Жил мужик исправно и пахал на диво,

На слова – нескладный, на дела – огонь.

Вырастала после нива, словно грива,

И земля вздымалась, аки добрый конь.

 

Зря на это поле суховеем дуло,

И мечом блистала туча, словно тать.

Люди говорили: где пахал Микула,

То жнитво ни градом, ни мечом не взять.

 

Молодым завидки: ай силён детина!

Старикам сумненье: стало быть, ведун.

Но звенела пажить и росла скотина.

И про то проведал княжеский тиун.

 

Встал однажды тучей на его пороге:

- Не такое дело ищет молодца:

Я скощу, пожалуй, все твои оброки –

Распаши мне пустошь возле озерца.

Будет больше поля – станет больше дани,

Станут побогаче и земля, и дом.

 

- Не могу, тиуне, это поле брани:

Что полито кровью – прорастёт огнём.

 

- Заросло колюкой – что об этом баять?

Есть приказ от князя – показать могу.

 

- Не могу, тиуне, - это вдовья память.

Разве ж я на слёзы напущу соху?..

 

- Но лежит не только ратник в русском шлеме,

Рядом с добрым воином – окаянный тать.

 

- Их на свете божьем разделило время.

Не моей сохою кости разделять.

 

- Стало быть, бунтуешь? Берегись, Микула.

Всё тебе промолвил – боле ничего.

 

… И недобрым ветром сразу вдруг подуло,

И поникла нива знатная его.

 

Видит: в тёмном небе снова коршун чертит,

Слышит: под землёю стоны раздались;

И бегут с мечами люди, словно черти,

Чтоб отринуть сошку, а потом и жизнь.

 

- Ну и как же, тятя?

 

- Слухай дальше, сыну:

Он перекрестился, посмотрел кругом

 И одной рукою  сошку вверх закинул!

Ажно в небе туча уронила гром.

 

А когда схватили – было их немало –

Всех бросал на пустошь прямо чрез овраг,

А земля святая – от себя швыряла,

И летели тати в непроглядный мрак.

 

- Ну а что с Микулой?

 

- Долго жил на  свете,

Сирою каликой добывая сыть.

А Микулы сошку приспособил ветер –

Облака распахивать и дожди растить.

 

ЯРИЛИНА ГОРА

Ярилина гора – где масленицу жгут,

Раздольная пора – где горестей не ждут;

У каждого лицо – души нарядный щит,

А солнце-колесо навстречу счастью мчит!

 

Слышнее «ах!», чем «ох…», бубенчиком звеня,

А ветер-скоморох  -- вприсядку у огня.

Рассыпался горох на тридевять дорог –

То небо-скоморох рассыпало горох!

И тридевять дорог полны земной красы,

И лес, как скоморох, улыбится в усы…

 

Летя за горстью горсть, мгновения звенят.

Пришёл – так будешь гость – подстраивайся в лад,

Пришёл – так пой и пей, веселью подмогни,

Себя не пожалей – душою полыхни –

Чтоб грелся одолонь простор, как добрый дом,

Чтобы земной огонь небесным стал огнём.

 

… Ах, солнце-колесо! Помыслим-полетим,

А небо – что кольцо с каменьем огневым.

Ярилина гора колышется в огне,

Ярилина гора скрывается во сне…

 

 

ПОДБЛЮДНАЯ

Кому вынется – тому сбудется,

А что сбудется – то добудется

Силой ратною и духовною;

Зло укатится  в даль греховную.

 

Ты пройди-уймись, непогодушка,

Ты, земля, светись, как лебёдушка,

От младых снегов да от чистых дум

И услышь веков заповедный шум.

 

То, что вынется, – не уронится.

Жизнь, как девица, зря сторонится:

Мы тряхнём пред ней не златой казной –

Ликованьем дней, что грядут весной.

 

Ты отбрось-ко тень, полно маяться,

Ты сапожки сдень, раскрасавица!

По снегам души пройдись б`осою –

Чтоб цветы взошли вместе  с росами.

 

То, что вынется, -- то и сбудется.

А что сбудется – не забудется:

На младых ветвях кукование,

На родной земле векование. 

 

ПУРГА В РЯЗАНИ

Пурга над старою Рязанью.

В неё сгустился белый свет.

Она – как страстное дыханье

Высоких звёзд минувших лет.

 

И всё, что есть на белом свете, –

Ока и лес, огни домов, –

Закроют, скроют и завертят,

Умчат воронки омутов!

 

По всей вселенной снег струится,

Седая высь оглушена.

Пурга клубится и дымится,

Перемежая времена.

 

«Придётся, видно, отдышаться.

А ну, соколики, назад!

Так за Батыгой не угнаться», -

Махнул десницей Коловрат.

 

В ответ – гуденье гневной рати:

«Пошто толкаешь нас на стыд?

Пурга нам на руку, Евпатий, -

Она им зенки ослепит».

 

Звенят кольчуги, мчатся тени,

И умолкает стук подков;

И только белое движенье

Земных распахнутых снегов!

 

И птицы в дуплах позасели,

И не слетают с губ слова.

Идёт пургой Сергей Есенин

И прячет руки в рукава:

 

«Ишь, окаянная ты снежеть,

Не совладаешь, нет, с тобой.

В Рязани, видно, заночлежить

Придётся, прежде чем домой».

 

Его впустили. Отряхает

Он снег на скользкое крыльцо.

Уснёт – в сознании мерцает

Усталой матери лицо.

 

И, слыша сердца ожиданье.

Боясь тревожить этот сон,

Пурга ослабила дыханье

И приглушила белый звон.

 

Редеет белый знобкий пламень,

Над стороной мерцает высь --

Пурга стихает, словно память,

И обнаруживает жизнь.

 

И только зябко и растерянно

Среди холодной синей мглы

Ладони медного Есенина,

Как в жизни прожитой, белы.

 

СТРАННИЦА

Дикошарые эти глаза –

То челдонские, то кержацкие!

Ишь как взглядом меня ожгла!

Покорила ну, прямо начисто!

 

Из каких же она веков?

Ничего в ответ не промолвила

И зажгла вдохновеньем кровь

Озарением древней молнии!

- Ну, пойдём, - говорит, - пойдём,

Я тебе совсем не супружница;

Обживать достославный дом.

В нём с тобою мы и подружимся.

 

Позабыл его белый свет –

Потому-то и стал он тьмою.

Вот над крышей и дыма нет.

Поработай-ка над трубою

И по лесенке вниз спустись,

И черкни о кремень кресалом,

И на образ перекрестись!

Будет  света, поверь, немало.

И присядем-ка у стола,

И пригубим наливки малость.

 

Говорили, что Русь стара,

И, мол, ей умирать пора.

Ничего, милок, -- оклемалась!

 

 ДУБ НЕВСКОГО

    В городе Торопце несколько лет назад рухнул древний дуб, посаженный, по преданию князем Александром Невским во время венчания его в местной церкви.

 

Александр Ярославич, вот и рухнул твой дуб,

Не печалясь о славе златокованых труб.

Рухнул больно и просто: подкосили года.

… Вспомяни, как в Торопце ты венчался тогда:

Солнцем цвёл день осенний – далеко он светил,

И высокий священник хорошо голосил:

«Здравствуй, русская слава, и твои алтари.

Возликуй же, Исайя! И, светило, гори!»

 

Сколько солнца-веселья! Сколько хмеля-вина…

«Лели-лелюшки»  пели, и краснела она.

И, слезинку увидев, ты сказал молодой:

«А давай-ко мы выйдем на задворье с тобой».

Посмотрел осиянно на крутой бережок:

«А давай-ко мы, Сана, здесь посадим дубок.

Чтобы жили без боли, подколодной тоски,

Ты землицей поболе засыпай корешки;

Чтоб не знали разлада, чтоб играла руда,

Промеж нас будет ряда, что вернёмся сюда».

 

… Был дубочек маленек – вровень с травами был,

И высокий священник его лист освятил.

Ты уехал на дело, ну а веточки – ввысь;

Дуб шумел, и шумела первозданная жизнь.

Удалой и весёлый, мыслил ты, молодой,

После сечи ледовой возвращаясь домой:

«Видно, дал одоленье в лютой битве и Бог,

И вот этот священный неприметный дубок.

Надо сделать немало, но к нему возвернусь».

 

…Дуб крепчал, и крепчала первозданная Русь:

Зрели новые силы, облачённые в сталь,

И полки уходили  в неоглядную даль;

Твоя слава, как пламя, грела утренний дол.

… Ты в далёкую память вместе с ними ушёл.

 

Но в одном ты повинен, и в одном прогневил:

Что же ты, господине, обещанье забыл? –

Разве память помеха, разве скована льдом –

Чтоб сюда ты приехал на коне молодом?..

 

…Аж седьмое столетье дуб тревожно дышал –

Он высокие ветры о тебе вопрошал,

Но, не ведая, где ты, нагоняя печаль,

Ураганные ветры уносилися вдаль.

Мыслил дуб, сиротливо доживая свой век,

Что на небе светило – твой червлёный доспех.

Опрокинулся навзничь – небо  сразу навзрыд.

 

… Александр Ярославич! А Россия – стоит!

И спросить она вправе: что ж сюда ни ногой?

Александр Ярославич! Мы посадим другой!

 

СВАДЬБА В КОЛОМНЕ

    Тое же зимой (1366 года – В. Ш.) месяца генваря в 18 день  женился князь велики Дмитрей Иванович у великого князя у Дмитрея Константиновича  у Суздальского  и у Новограда Нижнего поя дщерь его Евдокею, а свадьба бысть на Коломне.                        

  (Из летописи)

 

- Эх, княжну примыслил княже – вся как яблонька весной!

- Здравствуй,  свадебная каша, - пир достойный и честной!

Проходи, добудем место – здесь не будешь ты ничей.

…  Вся Коломна – как невеста от снегов и от лучей.

 

Жизнь честн`ая – даль без края! Пропадают боль и страх,

И, просторный звон пронзая, кружат стаи в небесах;

Постояльцев и скитальцев стали кликать бюричи –

Ажно солнечные зайцы прыщут в очи от парчи!

 

- Заходите в терем разом от печали и стыда –

Что ж! От мёда и от кваса нет отказа никогда,

И от соли, и от сласти – их отведать жизнь велит,

И от княжеского счастья, что, как золото, звенит!

 

… Я побуду – песнь добуду, чтоб звенела с высоты,

И по струнам – древним, юным – порассыплю я персты,

Грусть отрину, ковш подвину, сердце выну, сброшу стыд.

 

- А Димитрий Констянтиныч что ж невесело глядит?..

 

-- Тесть на князя, знать, обижен: да! Зятёк его горяч –

Взял на щит сначала Нижний, а потом и дочь впридачь.

 

- Лик красив, слова поганы… Помолчи-ко, волчья сыть! –

Так пристало басурману, а не гостю говорить.

Говори не по заочью, не плещи-ко через край –

Словно тать сырою ночью, подлым словом не мелькай.

На раздолии высоком ты куражиться не смей.

По полёту виден сокол, по шипенью слышен змей.

Раскусил тебя я, мекай, -- не подмигивай хитро –

Змей красивей человека да поганое нутро.

 

- Ладно, хватит препираться – о прошедшем не греши:

Не за горе – за богатство подымаются ковши!

Той былой обидой жгучей не томи сегодня взгляд:

Страх проходит – ровно туча, думы ясные горят!

Где с тоской-тугою жили – развиднелось от любви,

Там, где вороны кружили, жарко свищут соловьи!

Новый снег на старый ляжет – позакроет пелену.

 

- … Вишь, княжну выводит княже – словно солнышко луну!

- Дай им, Боже, проживанья и обиды никакой.

- Дай им, Боже, расстоянья между сердцем и тоской!

- Даже сердцу стало краше – как целует тестя зять.

- Ой ты,  свадебная каша!.. Но пора и честь познать.

- … Мне идти домой прямее – ты меня не провожай;

Ты прости меня за «змея» -- поцелуемся давай.

- Эх, и мёд у князя шалый – распотешился народ.

По усам хоть не бежало, но зато попало в рот!

 

КУЛИКОВО. 8 СЕНТЯБРЯ

- Победу, победу добыли! –

Вскричал он обугленным ртом.

И трубы сначала завыли,

А серые волки – потом.

 

И ангелов белые крылья

Качались над каждым крестом,

Над каждой кольчугой парили,

А в`ороны были потом.

И кровь отряхнувшие рощи,

Как осени новой крыла,

Шептали, что жить будет проще,

Поскольку победа пришла,

Что неба пресветлые очи

Вовеки не выклюет мгла.

 

ПИР ДОНСКОГО

Светлеет небо даже и умолкает гром –

Когда пирует княже во тереме своём:

Высокий и нестарый, он в горнице стоит,

И золотая чара, как солнышко, горит!

И, обдавая жаром земное бытиё,

Серебряные чары – как звёзды вкруг неё.

Звенят-рокочут гусли, от них земля – слышней.

Он пьёт во здравье Руси и молится о ней:

 

- Пусть ветром день окатит и унесётся дым.

Так здравствуй, наша мати, на тыщу лет и зим!

Мы даль тебе открыли и сердцем, и мечом,

И плещут, словно крылья, хоругви за окном.

Под ними нет раздору, и всяк душой крылат,

И нет конца простору, пока они – летят!

Пусть ветром даль окатит, и в нём не жить стреле.

Так здравствуй, наша мати, в полёте и тепле!

 

 Он выкликает имя, и слышит бытиё:

- Во здравье, Володимир Андреевич, твоё!

Ты был опорой в стане, ты сердцу верой был –

Святого целованья и чести не сронил.

Мы неспроста обнялись на перепутье рек,

Крестами поменялись и душами навек.

 

…Он смолкнул как в недуге, он грустно смотрит вверх:

- Теперь давайте, други, помолимся о тех,

Что вместе с нами жили на горестной земле

И головы сложили на поле-ковыле.

Склонимся, как во храме, пред совестью своей:

Под стылыми холмами пусть будет им теплей.

 

…В ответ – молчанье рати, у струн иной настрой:

То лебеди Непрядвы клекочут над землёй.

Встают иные рати и меркнет божий мир:

То лебеди Непрядвы на смертный кличут пир,

А лебеди Вселенной, сгущая свет и тьму,

Как души убиенных, летают в терему.

 

… Всё на земле мгновенно – и радость, и беда,

Коль налетает время сильнее, чем Орда, --

И мысли и желанья одно встречают – смерть,

Но Вечного Сиянья Орде не одолеть!

 

…Какая в сердце тяжесть от опалённых крыл –

Когда великий княже навеки опочил…

А рядом, как в тумане, друзья его стоят

И в горьком поминанье ковшами не звенят.

В распахнутые окна темно вплывает грусть,

И птица в небе смолкла – то поминает Русь,

И солнце поминает, и поминает гром,

И сердце обжигает морозом и теплом:

 

Высокий и нестарый, он в памяти стоит,

И золотая чара, как солнышко, горит.

Гремят-рокочут гусли, как слава и гроза!

Он пьёт во здравье Руси и смотрит ей в глаза.

Уйди от сердца, тяжесть, замри земной содом, --

Когда пирует княже во времени своём!

 

ДОНСКОЙ НА КУЛИКОВОМ

Когда опять пресветлый князь Донской

Шагнул с коня на поле Куликово –

Он по нему пошёл сам-друг с тоской,

И не был он в доспех златой закован.

 

Смеркалось поле, но луна – цвела,

И свет её свечой неволил душу,

И мысль его на взгорье привела,

Где опочили братья по оружью.

 

Князь прошептал: «Мелик… Ослябя… Крень…

Всех помянуть бы надо, Боже правый».

Он вытащил кресало, а кремень

Он подобрал в лощине у дубравы.

 

Не говорил он более речей –

Поднялся ввысь и грустно глянул наземь:

Всё поле в звёздах: тысячи свечей

Горели  в нём, поставленные князем.

 

Стоял он  в занебесной вышине

И слёзы пролил на священной тризне.

…Всё это после смерти и во сне,

А поле было только раз при жизни.

 

ХОРОМЫ

 

- Ай, хоромы! Им снега по пояс –

Ставили, должно быть, на века.

 

- Экая бревенчатая повесть!

Почитай что вся из дубняка.

 

- Погляди-ко! С нами крестна сила:

Благодать с угла и до угла –

Столбики точёные, перила –

Быдто баба кружева плела.

 

- Ясно, что хоромы, а не хата, -

Мы таких и не знавали див:

Ажно кровля на четыре ската! –

Молонья сломается, пробив.

 

- Топят печи, жизнь даруют хлебу;

Вот уж точно – здесь и мир, и лад.

Кажется, из дымницы по небу

Облака до солнышка летят.

 

- Ну, так ставь коней у коновязи –

Поглядим, какой дадут приют.

Грамотка охранная от князя –

Перед ней ворота отопрут.

 

- Погоди… а что за плач? Поминки?

Их недавно справил весь народ.

 

- Ключник собирает недоимки –

Шкуры, яйца, рожь, пшено и мёд.

 

- В это пору? После тяжкой брани?..

Голосят – аж муторно душе.

 

- Это выбивают батогами

С тех, кто не додал на правеже.

 

- Да с кого? Здесь вдовы и сироты.

Без кормильца кажный третий кров.

Мужиков легло в бою без счёта.

Так-то поминают мужиков!

 

- Златом отдаряются от брани,

А потом народ дерут за то.

 

- Ну, хозяин! Вора окаянней.

 

- Ну, хоромы! Дьявола гнездо.

 

- Погоди! Ужо обскажем князю.

Видно, по ворюге плачет кнут.

Отчепляй коней от коновязи –

И у смердов сыщется приют.

 

- Может, лучше в новые хоромы,

Чем тревожить сирых и больных?

Всё же далеко ещё до дому –

В избах поиззябнемся курных.

 

- Нет, ко смердам! Их теплее сердце.

Голодно, а каждый будет сыт.

Пусть иззябнем – не в аду же греться.

Очи дым заест, зато не стыд.

 

ОБ ОЛЕГЕ РЯЗАНСКОМ

Князь Рязанский  Тохтамышу броды

На Оке к Москве казал в тиши.

Рдело небо и краснели воды,

И изменой пахли камыши

 

КНИГИ

… И Тохтамышева орда

Совсем легко спалила книги –

Ах, как в поленнице дрова,

До куполов они достигли

Внутри поруганных церквей;

И вот – с иконами пылают,

И сатанинский суховей

Страну святую овевает.

 

Ах, что сгорело? Хоть приснись!

Оно б согрело, боже, боже!

Но шелест сгубленных страниц

Бежит мурашками по коже…

 

ВАСИЛИЙ I

Он не изведал Куликова

И не был славен как отец,

Но вместе с княжеским терновый

Надел он на себя венец.

 

Язвили и жара, и холод,

Торжка и Новгорода кровь,

И мор, и трёхгодичный голод.

Но свет Руси был прям и молод,

Как Богородицы любовь.

 

МОСКВА. 1480

Проснулись разом слободы, посады;

И солнце над старинною Москвой

Вставало не как призрак горя-ада,

Но словно радость с ветреной молвой –

О том, что далеки уже татары,

О том, что одолела наша рать,

О том, что надо в старые пожары

Обугленное сердце не пускать.

 

БАЛЛАДА О ГРОЗНОМ

Душа – раскололась! Мигает погасший алтарь.

… Ах, как этот голос хотел бы унять государь!

Ах, если б нерусский такое талдычил шайтан.

О, если бы Курбский! Иль даже царевич Иван! –

Лежали  б во прахе задолго они до зари!

… Но чёрт или ангел, который завёлся внутри?..

Вечерня забыта! Туда, где мигает заря,

Гнедого копыта умчали надёжу-царя.

 

«Иване, Иване, бежать от меня не моги:

Я страше, я тайней стрелы, что пущали враги.

На башнях соборов – не злато при  солнце, а кровь.

В подвалах – полгорода! Трупами вымощен ров.

Вот сей краснотальник – как жилы казнимых вчера.

Иване, Иване! Тебе ли на суд не пора?..

Отверзи же уши, коль скоро воротишь ты взгляд:

Послушай, послушай: вериги на ветках звенят:

Персты в поднебесные поднявши края,

Юроды древесные тебя окружают, скуля…»

 

- Геть, нечисть! Ты бесом залез в мою душу опять?

Калёным железом, молитвой тебя выжигать!

Обрызгаю терем, лампады зажгу до зари…

К тетерям-ятерям!.. Исчезни, рассыпься, замри!

 

« …Позёмкой стреножили, заставят исправить пути

И духу безбожному – людскому молитвы нести.

Кромешная удаль, творящий прижизненный ад,

Я буду, я буду везде, где ты был виноват!

Ты – царь над толпою. Чугунна десница твоя.

Я – царь над тобою! Да вздрогнет ресница твоя.

Ни пыткою лютой, ни бросивши заживо гнить,

Ни псом, ни Малютой не сможешь меня затравить.

За что ты болезных? За что мудрецов и смурных?

За что ты небесных? За что ты, за что ты земных?..»

 

- Геть нечисть! На дыбу подымут тебя лекаря!

 

…Гнедого копыта умчали надёжу-царя!

Лишь роща свистела, да ветер сгонял облака.

Да жилка синела, как след от бича, у виска.

 

ЗОДЧИЕ

Да! Истлели строителей кости,

Но сильнее, чем Божья гроза,

Ослеплённые Барма и Постник

Вечно Грозному смотрят в глаза.

 

МОНОЛОГ АЛЁНЫ СТАРИЦЫ

Я – баба Алёна Старица.

Давно отскакал мой конь;

Как зверь, ко мне прорывается

Натравленный вами огонь;

Горланят вороньи стаи,

Обуглены небеса;

Снежинки не долетают

До моего лица…

Качается сруб острожный –

Ярчайшая из могил;

И князь Долгорукий рожу

Шапкою заслонил.

 

Что, князь, горячи мои муки?

Слезятся твои зрачки.

Ты б дважды убил! Но руки

Всё-таки коротки.

 

Как жаль, что, прибитая к стенке,

То время я не верну –

Когда я манила Стеньку

В ветвистую глубину:

«В берёзах, дубах, калинах

Спасение, атаман.

Как рыбы, неуловимы

Мы будем с тобой, Степан».

 

Зачем разгорались очи

И всё-таки не пошёл?

Как щуки, поодиночке

Попали в один котёл…

 

Встают из берлог медведи

На стоны беды моей.

Лесная шишига, ведьма,

Я, может, святых святей!

Покуда собаки лают

На алые языки

И смерды в толпе сжимают

Жгучие угольки, --

Я, баба Алёна Старица

Высокой горю свечой,

И небо иконой Спаса

Склоняется надо мной.

 

Я в память иду, живая,

И мне подают коня,

И ветры Руси срывают

Огненный плат с меня.

 

СТИХИ О ПЕТРЕ ПЕРВОМ

То не в тучах ясна зорюшка,

Не волна речная бьёт –

Наглядел России морюшко

Император Первый Пётр.

 

Ой ты, морюшко и горюшко!

Острова седой беды.

Горемычная ты долюшка!

Эх, заплыла ты куды?..

 

УЧАСТЬ ПЕТРА

Чтоб время изменить – рубить, радеть,

Пытать и строить, воевать натужно,

И на пределе жизни прохрипеть:

«Кромя Руси мне ничего не нужно…»

 

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПЕТРА

Пётр прохрипел: «Отдайте всё…»

- Молись,

Молись, о государь, - ему сказали.

- Отдайте всё, - молил, – отдайте жизнь,

Отдайте жизнь, которую отняли.

 

*     *     *

Вот Медный Всадник – вздыбленною тучей

Он обогнал в старанье сатану

И не переучил, а перемучил,

Набросив на неё аркан гремучий,

Российскую смятенную страну.

 

ТЕНЬ ПЕТРА

Тень Петра вновь тучу нахлобучит,

Словно треуголку исполин,

И блеснёт иль молнией гремучей,

Иль усмешкой… Ужас-то один.

 

БАЛЛАДА О СЫНЕ РАЗИНА

                   1671

- Так и не прищучили  сучьего сынка?!

- Лошадей измучили, повыбили луга –

Через буераки рванул, как ураган;

А на ураган – не накинешь аркан…

 

- Неча пялить зенки, в рожу вам сапог!

Сохранили Стеньку для будущих дорог?

Как из Зимовейской грянет новый свист –

Так же, недовески, будете трястись…

Знайте, дикошарые, если вновь

Станет вдруг пошаливать эта кровь, -

Кому-нибудь, наверно, да затмит глаза.

- Ты, болярин, верно, верно сказал…

- С глаз долой, антихристы! Брошу в срубный дым!

Хоть столетье рыскайте, но вернитесь с ним!

…Те слова подшили в «Тайные Дела».

 

1775

Большие-большие ревут колокола!

И палач, который Пугача вязал,

Говорит: «Болярин верно сказал».

 

БАЛЛАДА О ПУГАЧЁВЕ

- Ребята, не вру! Расписаться совсем не умел…

Бывалоча, он подойдёт по-простецки ко мне,

Отнимет от чарки и молвит: «Указ издаём.

А ну-ка пошаркай, пьянчуга, ленивым пером!

Ядрёна-Матрёна! Да так, чтобы бросило в жар…

Да чтобы мудрёно… И подчерк как у бояр!

Да чтобы красиво… Чего разеваешь свой рот?

Не медли ж, постылый! Рисуй под диктовку: «Мы, Пётр…».

Не капай же, подлый! Песочком, песочком затри.

А царскую подпись поставь пожирнее, смотри!»

 

Потом как почнёт сапожищем по лавкам стучать:

«Мы правду отыщем… отыщем, тудыт твою мать!»

 

Но только подбили злодеи Емелю-орла.

Я мыслю: неграмотность тою причиной была –

Не вывел и буквы одной никогда-никогда…

 

- Постой, постой, посто-ой, борода!

Чего разбрехался? По маковке захотел?

Он грамотой лучше любого писаки владел!

И в колокол бухал, и было постыло врагу…

Крестьяне, как буквы, сливались в едину строку!

Почто же ты ропщешь? Письмо – разъярённый народ.

Кудряво, как роспись, горели именья господ!

Емеля народом за это записан в века.

По мордам, по мордам гуляла шальная рука!

 

… А помнишь, в то время полтину по пьянке ты спёр?

Како-ов с Емельяном тогда у вас был разговор?

Затрясся, проклятый? Что, сразу белеешь, как мел?

- Да-а… Емельян расписаться уме-ел…

 

1812-й

«Зима, Барклай иль русский бог…» --

Разгадка в этом, мыслил Пушкин.

… Да! На скрещении эпох

Бессильны и слова, и пушки.

Сильней зима и русский бог.

 

Ну а Кутузов… что Кутузов? –

Он просто силушку сберёг,

Чтоб в поле окрестить французов.

 

ДЕКАБРИСТЫ

Вооружённою рукою

«Историю» Карамзина

Они поправили, и с кровью

Свои смешали имена;

Вот почему о них с любовью

Вздыхала страшная страна.

 

НИКОЛАЙ II

Сколь много уголовников на тронах!

Но вот – пришёл и честный человек;

Облокотился грустно и изрек:

«Как много зла в любых земных законах!

Покуда люди погибают в стонах –

Не будет справедливым этот век.

Я предлагаю: войн не надо всех!

Пусть будут годы в солнечных коронах».

 

- Да он с ума, наверное, сошёл! –

Воскликнули в ответ десятки зол. –

Как можно нам друг друга не бояться?

И руку протянуть, роняя меч?..

Неужто не захочется отсечь

И не расширить кровушкой пространство?..

 

 1917-й

В костёр швырнув остатки от креста

И чертыхаясь средь казнённых тел,

Двенадцать шли расстреливать Христа.

Блок, сжав дыханье, это всё воспел.

 

ДВЕ ВОЙНЫ

Где ты, Первая Мировая?

Мне старик рассказал о ней.

- Понимаешь, - вздохнул он, - Валя,

Из-за слёз не видали дней.

 

И ещё была Мировая:

Возле сердца осколок свеж.

Хоть, понятно, она другая,

Ну а слёзы – одни и те ж.

 

Есть возмездье воспоминанья:

Да гори они обе огнём!

Есть от слёз до слёз расстоянье:

Больно ветру и солнцу в нём.

 

ДОТ

Немецкий дот, притихший на опушке, --

Колодина  исчезнувших болот.

Его, видать, не взяли наши пушки,

Не взяли пули! Время не берёт.

И снова, снова пялится он сдуру

На то, что продолжает петь и жить.

 

И хочется мне лечь на амбразуру,

Чтоб взгляд его проклятый потушить!

 

ГРЯДУЩИЙ ВЕК

Храни меня, грядущий век!

А с этим как-нибудь проститься

Сумею… Вовсе не как птица,

Он отлетит. Падёт, как грех.

И заберёт с собою тех,

Кто мраком запятнал нам лица.

Летите сами в мрак убийцы!

В забвенье, в сатанинский смех.

 

Храни меня, грядущий век.

Я слышу рядом свежий смех

Моих детей: они встречают

Твои мгновенья впереди,

Твои мечты, твои пути

И колыбель твою качают.

                                          1998

 

ИСТОРИЯ  И РОДИНА

Киевские площади,

Терема князей,

Боевые лошади –

Это не музей;

Это жизнь, которая

В памяти Руси.

Родину, Историю,

Господи, спаси!

 

Что цвело и охало,

Полня дней поток,

В золотого облака

Заверни платок.

Через ткань сквозистую

В солнце и дожде

Золотую истину

Разглядят везде.

 

Всюду ей помолятся

В мыслях и веках;

Станут добры молодцы

Под небесный стяг.

 

Никаких достойнее

Не сыскать наград:

Родина,

История

Время победят!

                       13 июня 2007

 

СЛОВО  ИЗНАЧАЛЬНОЕ

 

НИКИТА-КОЖЕМЯКА

            Поэма-сказка

                         1   

К нему пришёл посланец и заплакал –

Не то что понарошку, а навзрыд:

“Спаси царя, Никита Кожемяка!

А то он всю округу показнит”.

 

Никита шкуры мнёт, почти не слыша.

Никите отвлекаться даже лень:

“Да что я – лекарь вашему царишке!

Лечили б сами, взявшись за кистень”.

 

- Не очень-то! Охрана у злодея.

Но и терпеть народишку невмочь.

Никитушка! Всё дело в том, что Змею

Вдруг вздумалось покрасть царёву дочь.

 

- Он что, Горыныч, спятил меж делами?

Таскал коров, теперь хватает дур?

 

… Пошевелил могутными руками

И сразу разорвал двенадцать шкур!

 

- Спасать не буду, в мать свою лети-то!

Мотри, какой товарец загубил.

- Да как же так?.. О Господи… Никита!

- Скажи царю, чтоб деньги заплатил.

                         2

- Царь-государь! Никита Кожемяка

К тебе меня отправил за казной.

 

- Ах, за казной?.. Ты подымись, однако.

Казны не жаль для дочери родной.

 

- Царь-государь! Её назвал он дурой.

Мол, правильно, что Змей её схватил.

И попросил, чтоб ты ему за шкуры,

Какие разорвал он, заплатил.

 

- Гей, стража!  Разорвите хама в клочья!

… Да не его! Того, кто балагур.

 

- Царь-государь! Возьмёшь его не очень:

Он сразу разорвал двенадцать шкур.

- Созвать совет!

 

… И разыскали средство

Строптивого Никиту вразумить:

Мол, кроме сил же,  есть у хама  с е р д ц е.

Вот на него и надобно давить.

                     3 

- Никитушка! Погодь свивати плётки.

- Да занят я! Потом придёшь, осёл.

 

- Никитушка! Пришли к тебе сиротки.

Весь Божий мир в их облике пришёл.

 

Пять тысяч их, стоящие убито.

И – десять тысяч горестных огней:

 “Спаси Россию, дядюшка Никита!

Она ж как мама, слышишь? Больно ей  --

То половцы, то страшные татары.

Живых – чуть-чуть…  Весь город запустел.

То кровушка, то новые пожары.

Ну а теперь Горыныч налетел”…

 

- Ах, дитятки мои! – в карманах ищет. –

Где ж хлебушек? Да полно… Я сейчас.

Ах, дитятки мои!..

И вдруг слезища

Под солнцем заблестела, как алмаз!

 

- …Да как же я забыл, дурак упрямый!

За это мало жариться в огне.

Я, дитятки, спасу, конечно, маму.

Ну а потом и вы на смену мне.

                     4

- Здорово, Змей!

- Здорово, сват Никита.

- Однако ж, я тебе не сатана.

- Ну, не серчай. Не зыркай так сердито.

Поведай, какова на мне вина.

- Ты, что же, окаянный сам не знаешь?

- Нет, Кожемяка, сразу мне ответь:

Ты про царевну, что ль, узнать желаешь?

Да лучше б ей на смену тыща ведьм! –

Едва не опоила лютым зельем.

Ещё б немного – кончилось бедой.

Я снёс её вчера обратно в терем.

 

- Да разве я сейчас о блажи той?!

Я о Руси святой сейчас, поганец.

… Ты головы, однако, подыми.

Ты что ж творишь, кромешный окаянец,

Над солнцем, над хлебами, над людьми?

 

Чуть Русь взнялась, едва ушли татары,

И заходили в`о поле серпы –

Ты сколько жнива обратил в пожары?

Содеял сколько чёрной молотьбы?

 

- Ты, Кожемяка, что ль, нажрался водки?

Так я ж тебе как будто не мешал.

 

- Ко мне пришли убогие сиротки.

И каждый мне слезами рассказал.

 

Едва прикрыты, а иные – голы.

Ножонки в струпьях, в глазках – маята.

 

Да что же ты, трёхглавая ты сволочь?!

Аль даже не пугаешься креста?..

 

- Спасибочко…  За сволочь получай-ка!

Аль думаешь – один отважен ты?

 

… И задрожала в зареве лужайка!

И у Никиты вспыхнули порты!

 

- Такой бы разговор ты начал сразу. –

Никита плюнул – вот и не горит. –

Сейчас поймёшь, трёхглавая зараза,

На чём Россия-матушка стоит!

 

- … Никитушка! Я дам немало денег!

 

- Да нет, злодей. Казна твоя – не та.

 

… И выхватил большой чересседельник,

Сварганенный подобием креста!

 

Один удар – и почва закачалась!

Другой удар попал по головам.

- А это вот к сироткам бедным жалость!

Еще удар! – и шкура пополам.

 

- Не бойся – я пока ещё играю.

Потом игру иную покажу.

Ну, а теперь давай тебя взнуздаю.

Землицу на тебе я попашу.

 

- Ну, полно, Кожемяка, пощади ты!

Исполню всё, как мне ни тяжело.

Ну, хватит! Победил меня, Никита.

Убить нельзя –  бессмертно в мире зло.

 

Никита вздрогнул: “Впрямь злодей бессмертен.

Его и  время даже не берёт.

И привязать нельзя – отвяжут черти,

Когда он их в три свиста позовёт.

 

Ты, времечко, жестоко что-то ныне.

Я, времечко, шепчу тебе укор.

Да как же так? В гробу давно Добрыня.

Илья заснул… И сгинул Святогор.

А где же наша русская-то удаль?

Я сам не знаю, сколько протяну.

И, умирая, знать, что изверг лютый

Над Родиною тешит сатану?!”.

 

И чуть не задушили слёзы злые:

Добра-то сотворил всего на шиш.

 

Подвластны гаду бездны мировые!

Однако же… Постой. Не все…  Шалишь.

 

Постой, постой, поганое исчадье…

Помочь тебе не в силах даже ад.

Спасибо старцу, что учил заклятью:

Пускай в геенне угли зашипят!”

                        7

Задумался.

…А Змей меж тем воспрянул:

“Вот то-то же, Никита, и оно.

Помиримся! Хотя ты косо глянул –

Я это позабыл уже давно.

Ты видишь сам – великая мы пара.

Любой из нас – по-своему злодей.

Помиримся… Зачем худая свара

Промеж таких, как мы, богатырей? ”.

 

- Так, говоришь, помиримся?

- Конечно.

 

И мир большой разделим пополам.

И каждый за чертою будет вечно

И воин, и владыка…  Да и хам!

Да! Смысл велик порою даже в хаме.

А жизни злобы не остановить.

Мы будем и царями, и послами

По-доброму друг к другу приходить.

 

- Согласен. Только всё ж таки повздорим.

- Да полно, Кожемяка!..  Неужель?

 

- Мир – пополам? Но есть же в мире  м о р е.

Как разделить студёную купель?

 

- Ха-ха-ха-ха! А Змей тебя умнее.

И Зло умнее, что ни говори.

Ты – силушка! Но мудрость лишь у Змея.

Разделим Океан лучом зари.

 

- Согласен, басурман. Такому внемлю.

- Ну, то-то же! А я тебе о чём?

… Ну а теперь давай разделим землю.

- Да нет. Пожалуй, с моря и учнём.

                          7

Шёл богатырь всея Руси великой.

Шёл широко, из всех могучих сил.

Шёл богатырь, от напряженья рыкал!

И гада полумёртвого тащил.

 

Никита шёл, порывам ветра вторя.

Маячили созвездья среди мглы.

И шло навстречу медленное море,

Вздымая первозданные валы.

 

Был грохот волн похож на чей-то ропот.

Никита заклинание шептал;

И внутренний сердечный жаркий шёпот

Сильней валы несметные вздымал:

 

“Меня ты, знаю, морюшко не тронешь

К тебе привёл я зло земное, вишь.

Ты, морюшко, не зря сегодня стонешь.

Ты, морюшко, как горюшко, шумишь…

Ты, морюшко, вовеки не убудешь.

Ты, светлое, моя любовь и плоть.

Ты, морюшко, рассудишь – так рассудишь.

Не зря же сотворил тебя Господь.

Не надо… Не шуми ты так печально.

И не хочу тебя я прогневить:

Вишь – зло к добру пристроилось нахально

И понуждает ворогу служить.

Я, морюшко, измучился, однако.

Как с полумраком выдержать мне бой?

Лишь ты отделишь, море, свет от мрака,

Рассудишь нас в купели голубой.

Хочу услышать голос твой желанный.

Я жду, когда Девятый грянет Вал”.

 

…  А Змею: “Ну, так что же, окаянный?

Вот луч зари, какой ты обещал”.

- А что же дале?

- Двинем по водице.

Разделим Океан – уж так и быть.

 

- Тебе, Никита, надо помолиться:

По ней лишь я один могу ходить.

 

- А ну пошли! – промолвил тот сердито.

Они шагнули по валам крутым.

И море по заклятию Никиты –

Оно вдруг стало горюшком людским!

В нём все людские слёзы закипели,

Вздымались в жарком ропоте молвы;

И голову одну они жалели!

Тянули вниз поганых три главы.

Три мудрости не ведали об этом,

Об этом сатана не ведал сам.

И море стало Совестью и Светом

И зайчики пошли вдруг по волнам.

                          8

Стряхнул Никита слёзы огневые.

Сирот он подозвал и стал учить:

“Вы, дитятки становитесь Россией,

И, значит, вам вовеки ей служить.

Георгий сбить не смог – великий всадник

Поганца, но пришёл ему предел.

Да, Змей погиб. Но жив ещё змеятник.

И будет ли, как я, хоть кто-то смел?”

 

В грядущее взглянул он как в недуге:

“Так что же Русь? Как больно за неё…”

 

 И дитятки надели вдруг кольчуги!

И каждый в руки взял своё копьё.

И каждому щитом служила совесть.

Такая сила - Господи, спаси!

Летели к чёрту зло, обман и подлость!

И ахнул богатырь всея Руси!

 

Стоит Никита, гордо розовея.

Иное время издали узрел:

Горит рассвет. И нету в мире Змея.

И Океан  великий восшумел!

                                                 29—30 июня 1981

 

 ОЛЬГА, СВЯТОСЛАВ И ПЕЧЕНЕГИ

ДРАМА

 

Действующие лица:

Ольга, княгиня Киевская

Святослав, её сын, Великий князь Киевский

Ярополк, Олег, Владимир, сыновья Святослава

Свенельд, воевода Святослава

Добрыня, дядя Владимира

Претич, киевский воевода

Отрок

Первый, второй, третий сторожевые

Горожане

Послы из града Владимира

Куря, князь печенегов

Первый, второй печенежские тысячники

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Киев, 968 год

Первый сторожевой

Гляди-ко ты!

Дымится за Днепром…

Знать, печенеги!

Второй сторожевой

Позабудь о том.

Зажёгся лес иль зыблется туман.

Первый сторожевой

Как волчьи очи… Лезет вражий стан!

Зови княгиню: горе!  Ей-Перун!

Ольга

Почто тревогу поднимаешь, лгун?

Коль печенеги – Претич бы сказал.

Давно же он на бреге с войском стал.

Со стороны степи.

Первый сторожевой

Ан погляди –

Не дым уже, а туча.

Ольга

Прочь иди!

Где туча? Где?

… О Боже Иисус!

И вправду прут! Кружатся, ровно гнус…

С кибитками! С детьми!.. А Претич что?..

Второй сторожевой

…И воздух вот уже как решето

От шапок их, доспехов и щитов.

Ольга

А Претич что?..

Первый сторожевой

С другой он стороны.

Ольга

А с этой у кого искать вины

За ротозейство?..

Первый сторожевой

О, княгиня-мать!

Их лошадям приплыть – не привыкать.

Не ждали, право, с Лыбеди мы их.

Ольга

Закрыть врата! Сменить сторожевых!

Ударить в било! Скрыться по домам.

… О горюшко! Куда ж деваться нам?

Эх, Святослав! Далече твой Предслав.

Туда вернулся, здесь не побывав,

С походов-дел… А Претич, Претич что?!

Что ж медлит?..

Третий сторожевой

Вот и я про то:

Не знает, что ль? Подался не туда?

Ольга

Крепить врата, чтоб не вошла беда!

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Стан печенегов

Князь Куря

Нам только эту ведьму бы добыть.

Тысячник

Плотнее город надо охватить:

Пускай дрожат от голода и страха.

Князь  Куря

По ней давно скучают меч и плаха.

Тысячник

А может, лучше к древу привязать

И стрелами зажжёнными стрелять?

Иль в ямину её спустить со склона?

Князь Куря

Она всего-всего-всего достойна.

Тысячник

Успеть, покуда нет её щенка.

Князь Куря

Его сюда дорога далека:

В Предславе он болгарских тешит баб.

Тысячник

Ну что ж. Потом в коленках будет слаб.

Князь Куря

А я поклялся: из его башки

Кумысу выпью.

Тысячник

Скоро те деньки.

Князь Куря

Сначала эту ведьму бы добыть.

… Повелеваю: город охватить

Со всех сторон – и выдадут, глядишь.

… Да так, чтобы не выбралась и мышь.

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Осаждённый Киев

 

Горожане

- К тебе, княгиня! Станешь чем кормить

Теперь нас всех?

- Осталось волком выть,

Поджавши брюхо.

 

- Хочем жрать и пить.

Сухи колодцы. Хлеба не добыть.

 

- Давно подъели всех свиней, коров,

Ворон не остаётся и котов!

 

- Давай-ко открывай-ко закрома:

Мы поглядим – чем кормишься сама,

Ольга

Чем я кормлюсь? Глядите. Не таюсь.

… Что? Многое узрели?.. Ах вы, гнусь!

Я поровну давала вам всего.

Я, что ль, из вас обидела кого?..

Но не бездонны всё же закрома.

Горожане

Княгиня! Сколь уже сошло с ума!

Младенцев жрут, ты чуешь?.. Жижу пьют

Из нужников! Кору дерёв грызут!

Приходит, видно, всем последний час.

Ольга

Вот погодите: Претич им задаст.

Горожане

- Где этот кнур? Он жирен и задаст.

Небось, вдали глумится, пьяный в дым.

- Да он уже, поди, предался им!

Ольга

Как смеете!

Горожане

- А что же нам не сметь?

- … Пошли отсель туда, где встретит смерть.

А с этой бесполезно говорить.

- Сдаваться б надо нам, а не дурить.

Да выдать эту вредную каргу.

 

- Эй! Брось склонять к подобному греху!

… Ну, выдадим. Вернётся Святослав –

Всех показнит и в этом будет прав.

- Что ж делать нам?..

Отрок

Эй, люди! Слухай все.

Понятно, что глаза у вас в росе.

Но кое в чём попробую помочь.

Из града всё же выкрадусь я в ночь.

Оденусь в печенежье: тятя дал –

Он много из походов натаскал,

По-ихнему таракать научил.

Попробую! Достало б только сил.

 

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ

Лагерь воеводы Претича

 

Претич

Да ты из града? Как же ты сумел?..

Отрок

Ну, надо же чтоб кто-то был бы смел.

С уздечкою средь ворогов ходил:

- Мой конь пропал. Никто не находил?..

Да так вот и добрался до Днепра,

К тебе приплыл… Что ж медлите? Пора!

Претич

Да ты гляди, какая сила их!

Ну, ринемся – И сдунут, словно вихрь,

Нелепых пчёл…

Отрок

Не показавши жал?

Я к воинам иль трусам добежал,

Рискуя всем?

Претич

Как смеешь?

Отрок

Что тут сметь?

Княгиню, значит, отдаёшь на смерть?

Не сделаете приступ – ждёт беда:

Раскроют горожане вдруг врата

И выдадут княгиню.

Претич

Неужель пойдут на это?

Отрок

Что же ты? Досель

Не понял, за стенами каково?

Тебя, тебя заждались одного!

А ты и вправду вроде их предал.

Претич

Молчи, щенок, пока не покарал!

Отрок

Давай, давай! Всё видит-зрит Перун.

Претич

Да ты скажи, как быти нам, кощун?

Отрок

Я не кощун. И вот какой совет

Я дам тебе: пусть Святослава нет –

Ты им скажись! В ладьи! И – воструби.

И стяги боевые восклуби!

Накинься! Грянь! Увидишь – побегут.

Их до смерти спужает этот гуд.

Хоть выхвати княгиню и княжат.

Даст Святослав награду из наград.

А так… ты знаешь сам, что будет так.

Претич

А ты, похоже, малый не дурак.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Стан печенегов

 

Князь Куря

Дождались! Но откуда Святослав

Вдруг взялся?..

Тысячник

Я же, князь, был прав:

Брать приступом бы надо, не томить.

Князь  Куря

Да что теперь об этом говорить!

Сворачиваем войско – и назад.

А то нам всем покажет этот гад.

Второй тысячник

Князь! Это вовсе  был не Святослав,

А некий Претич бросился стремглав

Ко граду, после кинулся назад

И прихватил княгиню и княжат.

Князь Куря

Та-ак!.. Претич? Ах вы трусы! А догнать!

Не то голов не будет вам хватать.

Прибавится ко трупу новый труп.

Второй тысячник

Постой!.. Откуда новый рокот труб?

Князь Куря

Узнать, кто жаждет новых там забав?

Первый  тысячник

А это, князь, и вправду Святослав.

 

ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ

Освобождённый Киев

 

Ольга

Ну вот, сынок… Помедлил бы чуть-чуть –

Оплакал бы меня.

Святослав

О том забудь.

Вон как метнулись, труб заслыша гуд,

Кровь расплескав… Всё! Боле не придут.

Ольга

Как знать… Ушёл бы ты с чужой земли

К своей.

Святослав

Такого, мати, не вели:

Дела крутые там я завязал –

Не вдруг развяжешь.

Ольга

Разве Киев мал?

Не менее Предслава же того.

Святослав

О мати! До предела своего

Я не дошёл. Мне раздвигать предел.

Ольга

Докудова?.. Останешься ли цел?

Вон что промолвил пленный печенег,

За ним и повторяти, право, грех:

Их Куря-князь поклялся череп снять

С тебя и, словно чашу, оковать.

Святослав

Я вятичей смирил! Тмуторокань!

И чтоб грозилась мне степная дрянь!

Ну ладно! До него я доберусь.

Из черепа его я сам напьюсь.

Ольга

А с кем оставишь Киев, матерь, Русь?

Святослав

На это я ответить не боюсь.

Позвать княжат!

… Ну что же, Ярополк,

Тебе по нраву Киев?

Ярополк

Будет толк.

Святослав

Ха-ха! Вот как по-моему сказал.

Что ж. Отдаю.

Ольга

Но он ещё так мал.

Святослав

Ха-ха! А помнишь, мати, как копьё

Я сам метал в древлянское зверьё

В четыре года, а?.. Аль не был мал?

Князь начал, время нам! – народ сказал.

… Ну вот, Олег, ты и возьми древлян

В свою суму. Или, верней, в карман.

Раздуется – прихлопни.

Да шучу.

…Что ты, Добрыня, хочешь?

Добрыня

Да хочу

Замолвити словцо за племяша.

Святослав

Ишь ты о ком, лукавая душа!

Не будет он внакладе.

…Что послы

Из Новограда хочут?

Послы

Похвалы

Твоей, о княже! То есть дай сынка

На новгородский стол.

Святослав

Но я пока

Не понял: а кому он будет в толк?

… Ну, хочешь Новограда, Ярополк?

Ярополк

Зачем он мне?

Святослав

Ну вот… А ты, Олег?

Олег

Зачем мне прибавляти новый грех?

Святослав

Ой, уморил! Ха-ха!

Тогда ж кого вы хочете?

Послы

Владимира твово.

Святослав

Да он же впрямь ещё молокосос.

Послы

Ништо. Подкормим – тронется во рост.

А станет он обычаи блюсти –

Поможем и душою подрасти.

Святослав

Ну что ж. Берите. Пусть у вас растёт.

… Ну что, Добрыня, здорово клюёт

Моя рыбёшка на твою уду?

Ухи отведать как-нибудь приду.

 

ДЕЙСТВИЕ СЕДЬМОЕ

Киев. Лето 968 года

 

Свенельд

Ну что же, княже,  в путь!

Святослав

Ну да. Пора.

… Святой Перун! Как матерь-то стара.

Увидимся ль ещё?

Свенельд

Она стоит

На башне… Крестит. Жалобно глядит.

Святослав

Святой Перун! Стоит?.. Дай оглянусь:

Как долго нас благословляет Русь…

КОНЕЦ

2002 г. Нелидово. 

 

СЛОВО О ИГОРЕ

Поэма

(По мотивам “Слова о полку Игореве”)

 

ВСТУПЛЕНИЕ

Над землёю солнце, злое иго ли,

Свищет ветер али дерзкий тать –

Не пора ли, братья, нам о Игоре

Слово изначальное сказать?

 

Не по замышлению Бояна

Этой песни медленный настрой,

Не зарёй из дальнего тумана,

Не как волны моря-океана  --

Как трава, шумящая тоской!

 

Время – ночь, похожая на омут.

Тонут в нём деяния земли.

В тишину ушли былые громы.

На курганах плачут по былому

Только песни или ковыли…

 

И под этим горьким ветром-вихорем,

Что летит над временем опять,

Не пора ли, братья, нам о Игоре

Слово поминальное сказать?

 

…А Боян  седой не так бы начал –

Соловьём зашёлся бы в ночи,

Он бы сердцем вместо горя-плача,

Заревые вызвал бы лучи.

 

Он сроднён и с далью был и с высью.

Он доныне в облаке живой.

Если он касался древа мыслью –

То оно вздыхало всей листвой.

 

Если он о чём-то ладил песни –

Шли послушать камни из полей,

И кричало в белом поднебесье

Сразу десять вещих лебедей.

 

А потом стремительною тучей

В небесах, ослепнувших на миг,

Сразу десять соколов гремучих

Налетали яростно на них!

 

И нескоро люди понимали

Перед сечей лютой у костров:

Это просто струны заклинали

Сразу десять огненных перстов!

 

…Клекотал орёл над луговиной,

Подниматься круто не устав, --

Это снова вёл свои дружины

На врага далёкий Ярослав.

 

Львиный рык… Протяжный стон медведя…

И в ответ – знобящий звон щитов.

То Мстислав, зарезавший Редедю,

Издавал победный страстный зов.

 

И Роман великий Святославич

Так стоял на вражеской крови.

 

… Это – струны в ярости и славе!

Это – сердце, полное любви!

 

Но сейчас нельзя, Бояне вещий,

Словеса подобные творить –

Ибо только с горем человечьим

Можно горе Игоря сравнить.

 

Не сравнить ни с чем, Бояне вещий,

Стоны павших, муку одного –

Ибо только облик человечий

Был у войска храброго его…

 

Человечьей болью, громко, тихо ли

Над землёй, багряною опять,

Не пора ли, братья, нам о Игоре

Слово необманное сказать?..

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

              1

Сколько было людей – столько вымерло…

Кружат стаи лебяжьи да галочьи.

Мы начнём эту песнь от Владимира

И до Игоря Святославича –

Из родимого дома взглянувшего

В даль протяжную и кромешную.

 

И сбирались дружины послушные,

И пылала в груди вера вешняя –

Что дорога не будет узкою,

Будет грозною, молодецкою, -

 

Ой, за землю, за землю Русскую!

Да на землю ту Половецкую.

               2

Вот Игорь взглянул на солнце, а после взглянул на войско.

И солнце дохнуло тьмою; её же не преступить.

И тьма задышала в лица, аукнулась волчьим воем.

 

Он тихо тогда промолвил: “Худом добру не быть…

Лучше убитым быти, нежели полонённым.

Братие и дружина! Седлаем борзых коней.

Нету пути иного, кроме дороги к Дону.

Выше щиты подымем! – станет она видней.

 

Нас притомила жажда. Мы зачерпнём шеломом

Влагу родного Дона, ей поклоняясь допрежь.

Будет гроза, где копья молниями преломим.

Станет светло от славы с тех половецких веж”.

                3

О Бояне, соловей седого времени!

Вот когда бы ты, наверно, стал неистовым –

Над высокими и светлыми деревьями

В знойном облаке слова бы ты высвистывал.

 

И, пока его грозою не наполнило,

Над кольчугами, над стягами и взорами

Ты метался бы умом быстрее молнии,

Отражаемой притихшими озёрами --

 

Чтоб два времени не скрылись за туманами,

Словно иноки в таинственной обители,

А, как воины, пошли тропой Трояновой

И на ней они друг друга бы увидели…

 

 Так бы, внук Велесов, Игорю

Сотворил ты песнь достойную:

 

“Даль порывистая, дикая,

Будит сердце беспокойное.

Дразнит свежими зарницами

Над враждебными просторами.

И кричит навстречу птицами.

Среди них немало воронов…”              

 

Или так, скорее, начал бы:

 

“Сколько войска соколиного!

Увидали и незрячие

Блеск оружия дружинного --

Словно встали рати прошлого

И сошлись в гудящем гомоне.

Услыхали и оглохшие

Звон кольчуг и ржанье комоней…

 

Ой, как трубы вострубили! –

Это Новгород прощается.

И от них уже в Путивле

Стяги ратные качаются…”.

                    4

Князь Игорь брата Всеволода ждёт.

И у Оскола вдаль глядит сердито.

Мгновение - протяжно, словно год…

 

Над горизонтом облако растёт.

И – словно гром, поспешные копыта!

 

- На лета многая будь славен, брат родной!

Я прискакал, сомнения отринув.

Мы оба Святославичи с тобой.

И русская у нас едина боль.

И, значит, будет рать у нас едина.

 

                                       А мои куряне –

                                       Воины достойные:

                                       Вскормлены ветрами

                                       И такие ж вольные.

 

                                       Временем взлелеяны.

                                       Сделают что велено.

                                       Им не привыкать:

                                       Да! Мои куряне

                                       Солнце за морями

                                       Могут отыскать!

 

 

                                       Им дороги – знаемы.

                                       Им яруги – ведомы.

                                       Вылетают стаями

                                       Только за победами!

 

                                       Есть иные вои –

                                       Жмутся перед боем,

                                       Вспоминая смерть.

                                       А мои куряне

                                       Горе за морями

                                       Могут одолеть!

 

                                       Их едино дело  -

                                       Чтоб душа горела!

                                       Их едина справа  -

                                       Княжеская слава!

 

                 5

 

… И вступил князь Игорь в стремя золотое.

Было – поле. Стало – камень и овраг.

А навстречу, как нерадостная доля,

Солнце двинуло щитом полнощный мрак!

 

Злою, стонущей грозою мир озвучен,

Свист звериный исторгает гневный ад;

А у божьих птиц, ещё вчера певучих,

От блескучих молний крылышки горят!

 

Мгла шатается направо и налево,

Мгла идёт на войско Игоря войной.

… Встрепенулся Див на чёрных сучьях древа –

Кличет страх и смерть, и весть земле иной.

 

Кличет в`оронам, сидящим на дозоре,

Где кочует половецкий хмурый хан.

Кличет Сурожу, Посулью и Поморью.

И тебе, тмутороканский истукан!

                   6

                  И, заслышав раскат

                  Бурей половцы мчат,

                  Прижимая кривые мечи.

                  Их телеги скрипят,

                  Словно лебеди кричат –

                  Они чуют железо в ночи!

 

                  Тьма степная рванулась вперёд.

                  А князь Игорь  в о й с к о  ведёт!

                      7

“Стерегись!” – голосят уцелевшие птицы.

Слышен вой по оврагам неведомо чей.

И на пламя щитов жадно брешут лисицы.

И орлы созывают на брашно из русских костей.

 

                                  Идут полки, луною озарённы.

                                  Идут они тропой обид и гроз.

                                  Поднять не в силах ветер их знамёна.

                                  Роса блестит – как сотни вдовьих слёз.

 

Но только посильней любой обиды жгучей

Страданье об одном:

О, Русская земля!

Как солнышко за тучей –

Уже ты за холмом!

                    8

Долго-предолго меркнет остывшая ночь:

Прежде зарю усыпила на облачном ложе,

Щёкот соловий росой окропила из рощ,

Смолкнул и он… Только галочий гомон тревожен.

 

Спи, богатырь, за червлёным забором щитов.

Спи, богатырь, удалой, молодой, неубитый.

Светлым забвеньем да будет полна твоя кровь,

Словно туманом, встающим над утренним житом.

 

Спи, богатырь, на горячей сжимая груди

Крест, освящённый в Путивле родными губами.

Солнце встающее! Ты не спеши, погоди,

Не осушай и любовь, и забвенье, и память.

                         9

Спозаранок они потоптали полки половецкие!

И, как стрелы, усыпали жёлтый сухой окоём.

Словно радостный гром, возгремели мечи молодецкие!

Половчанки кричали, примотаны к сёдлам ремнём.

 

Принимайте, поганые, плату за наши обиды!

Это нашей рукою помстился поруганный Спас.

Навсегда, окаянные, будете вы позабыты!

Даже ворон пролётный вестей никому не подаст.

 

Получайте ж, проклятые! …Чтобы отпала охота

Нашу долю срамить и копытить святые луга --

Ну-ко, братья, при них пошвыряйте дружнее в болото

Барахло их и злато! Кровавые их жемчуга!

 

Не за этим пришли – чтобы чести и славы изведать.

Гулким градом пришли – чтоб дорога торнее была.

Буйным вихрем пришли – чтоб от этой взлетевшей победы

У родимой Руси отрастали тугие крыла!

 

                 Тебе, бурливый Дон, -

                 Добычи ратной тяжесть.

                 Тебе, родимый дом, -

                 Деянье наши рук –

                 Златая тишина…

 

                 Тебе, любимый княже, -

                 Червлёный стяг

                 И белая хоругвь!

                    10

Далеко залетело Олега лихое гнездо!

Стали птицами в нём обогретые князем птенцы.

Рождено оно было во веки веков не во зло

Ни врагам, ни судьбе, ни движению смертной косы.

 

Ни тебе, половчин, повергающий время во мрак.

Тёмных воронов мы разметали в сумятице вражьей.

Волком серым зато обернулся догадливый Гзак.

И дорогу Кончак к Дону стае свирепой укажет.

                 11

Зори свет обагрённый льют -

С ним и так эта даль помолвлена;

И четыре солнца встают!

В них лилово трепещут молнии…

 

Значит, грому-страданью быть,

Значит, стрелами дождь прольётся,

Значит, вдовам и волкам – выть! –

Возвещают четыре солнца.

 

Возвещают, что молодецким

Полдень был, но не будет год;

Возвещают, что половецким

Скоро саблям придёт черёд…

                  12

Болит заря в груди вчерашней раной.

И смутен окоём.

О, Русская земля!

Как солнце за туманом,

Уже ты за холмом!

                 13

Веют ветры, Стрибожьи внуки,

Кроны гордые к долу гнут,

И чужие тугие луки –

Прежде сечи – под сердце бьют!

 

Тяжкий сон одурманил веки.

Аль на них наложили медь?

И мутнеют от глины реки.

Скоро кровью им помутнеть…

 

… Половцы идут от Дона и от моря!

Ольгово гнездо! Беду проспало ты!

Половцы несут возмездие и горе!

…Поздно поднялись червлёные щиты!..

                  14

Яр тур Всеволод! Стоишь ты в самом пекле.

Прыщешь стрелами в несметную орду.

От шелома твоего враги ослепли –

Оскользаются по крови, как по льду.

 

Меч двуручный – словно молния, гремучий.

Конь буланый – белой бурей без преград.

И куда ты ни поскачешь, тур летучий, --

Всюду головы поганые летят!

 

Ничего ты не страшишься, тур ненастный,

От стрелы и от погибели сокрыт:

Образ Глебовны желанной и прекрасной –

Это сердца твоего незримый щит.

                     15

Были-сплыли века Трояна; и сейчас далеко-далече.

И походы были Олеговы,уплывая в густой туман;

И, крамолы мечом творимы, полыхали Олега речи! --

Он годами лишь стрелы сеял, и всходил на земле обман.

 

Он в туманной Тмуторокани поднимался в златое стремя.

Этот звон летел к Святославу, страдным горем терзая слух.

И сын Всеволода Владимир, проклиная погибель-время,

Замыкал от беды Чернигов, из него выходя не вдруг.

 

Как алкал Борис Вячеславич за Олегову спесь помститься!

Но зелёный покров дерновый у Канина он заслужил;

И кружились, развеяв славу, над отцом Святополка птицы,

Когда в Киев с Каялы бурой Святополк его вывозил.

 

И, усобицами делима, убывала ты, жизнь мирская,

Достоянье Дажьбожья внука – чернопахотная земля!

И усобицами своими занимались вороньи стаи,

На просторе багряном трупы вместе с галицами деля…

                   16

Память стыдобная – эти походы…

Полымем вспыхнули новые годы!

Души – горят.

Стрелы летят над землёй вероломной.

Сабли гремят о стальные шеломы.

Копья – трещат!

 

Падают славы недолгие гости!

В землю ковыльную сеет их кости

Вздутое зло.

Красной водой поливает солёной –

Чтобы над Русской землёю зелёной

Горе взошло.

                      17

Что мне шумит, что мне звенит – перед крутыми зорями?

Игорь полки вспять повернул – брата спасать!

Нет! Не бывать чести вестью дурной опозоренной!

Прежде, чем лечь, -- надо ворогам жёстче постлать.

 

День и другой два неистовых брата стояли,

Грудью встречая чужой сокрушительный вихрь.

… Ой, на Каяле, на красной бурливой Каяле

Сбитыми птицами стяги поп`адали их!

 

Долог был пир. Да беда помрачила веселье.

И не хлебнули кровавого вдосталь вина.

… Птичьими тучами кружит над полем похмелье.

Солнце – седое. Багряная даль – солона.

                      18

И родилась година лютая.

И пустыня прикрыла войско.

Девой встала Обида  горькая,

Удивясь, что она – жива.

И взошла на тропу Трояна.

И пошла по дороге острой,

Восплескала крылами белыми,

Словно рученьками – вдова!

 

И, её на тропе увидев,

Вдаль ушли времена обильные.

И князья грустной русской кровушкой

Стали снова пятнать мечи.

Если раньше в родимом небе,

Как орлы, они были сильные, --

Нынче сильные, словно волки,

В непроглядной чужой ночи.

 

-- Что твоё – то моё сегодня! –

Волку волк говорит. – Не трогай.

И вот это моё сегодня!

Уходи! Не вводи во грех.

 

… Разбрелись по болотным тропам.

Но единой большой дорогой       

Налетают на Русь поганые,

Примиряя со смертью всех.

                    19

О!

Далеко летелось утреннему соколу!

Но только храбрых соколят не воскресить.

И самому ему не взвиться в даль высокую.

И солнце над землёй на крыльях не носить.

 

Он горем взят, неволей опоясан.

Не разглядеть его родным очам во мгле.

И Карна кликнула по нём недобрым гласом!

И Жля, как ведьма, поскакала по земле!

 

И звёзды ясные померкли, небо муча.

И ветры стихли, за туманы отойдя.

И жёны русские расплакались, как тучи!

И травы жухли от горючего дождя:

 

                    “Вас и мыслью нам не взлелеять –

                    Как бы ни была высока.

                    Стоном-вороном стала лебедь –

                    Горем стала печаль-тоска.

 

                    Вои светлые, наши лады!

                    Видит солнце и знает гром –

                    Как в далёкой земле проклятой

                    Вы качаетесь ковылём…”.           

                      20

И восплакал Киев от горя.

А Чернигов  --  сник от напастей.

 

Купола златые померкли,

Отражая ненастный день.

Как штормящее Чёрное море,

Понеслось по земле несчастье!

А печаль потекла рекою

Средь погостов и деревень.

 

Словно сгорбленные старухи,

Девы статные – очи долу.

И больные судьб`ы  седины

Тёмным платом прикрыла Русь.

 

Раздавались во мгле удары! –

То князья ковали крамолу.

И поганые – торговали

Обесценившуюся кузнь.

                    21

Какое же лихо вы сотворили,

О два Святославича, всей стороне!

Разве напрасно то лихо прибили

Гвоздями булатными раньше к стене?

 

И разве напрасно отец ваш, ликуя,

Будучи перед землёю в долгу,

Стал сапогом на равнину степную,

Будто на хриплое горло врагу?

 

Он так притоптал и холмы, и яруги,

Волны взмутил и у рек, и озёр.

Даже болота засохли в испуге!

Стало по правде: разор за разор!

 

И даже известного беса Кобяка,

Славу стяжая на веки веков,

Вырвал, как вихрь, из железного мрака

Вражьих сцепившихся пастью полков!

 

И лютый Кобяк выл во Киеве волком,

Прежде чем душу отдать сатане!

 

…Об этом поют на Днепре и на Волге –

Совместно с укорами вашей вине:

 

                   “О два Святославича! Вы потопили

                   В Каяле не злато, но русский покой.

                   О два Святославича! Вы возлюбили

                   Гордыню превыше обиды мирской.

                   И ветер увечный навстречу вам дует.

                   И в сёдлах кощеевых жёстко сидеть.

                   Дорогу теперь вам не меч указует,

                   Но крики поганых и зоркая плеть”.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

                 1

Пасмурный сон Святославу приснился

В Киеве на горах:

- Чувствую, - молвит, - меня на кровати из тиса

В чёрный покров обряжают какие-то птицы…

Кровь – на крылах!

 

Синие клювы склонились над самой главою:

“Что ж оробел?

Вот мы пришли, и тебя причащаем тугою.

Выпей вина – в нём подмешано русское горе –

Чтоб не хмелел.

 

Вот мы пришли, и тебя причащаем приданым

Нашей земли:

Чёрное злато и жемчуг прими из колчанов –

Всё, что смогли!”.

 

…Каждая бусина стала давить, как надгробье,

Злато – землёй.

Головы птичьи, а будто людские подобья.

Узкие очи глядят на меня исподлобья…

Боже ты мой!..

 

А пробудился от нового шума и всплеска

Пасмурных крыл:

Серые вороны граяли у Плес`енска.

К синему морю их ветер сырой уносил.

                  2

- Слухай, княже,  - в ответ бояре, -

Это горе ум полонило:

Это соколов двух родимых

К Дону ветром в смерть уносило.

 

Полетели, от воли пьяны,

Прилетели да плохо сели.

Вот им в поле сабли поганых

Крылья гордые и подсекли.

                  3

Стал тёмной ночью третий день!  - два солнца ясные померкли.

И рдяных два столба погасли, и оба месяца младых –

Зашли Олег и Святослав! И, как набат в далёкой церкви,

Над помутившейся пучиной вдруг загудел знобящий вихрь!

 

И на Каяле на реке на волнах тьмою свет погашен.

И тьма крадётся хищной стаей ко свету гордому Руси.

Стоит у русских деревень и воет возле русских пашен.

 

И Див бросается на землю из лона чёрного грозы.

                  4

…А девы готские без горя

Толпой нарядною идут –

Как птицы райские, у моря

Глумленье русичам поют:

 

                  “ Злато русское, как солнце, нам идёт.

                   Время Бусово сегодня настаёт!

                   Время Русское ушло в густой туман.

                   За тебя пришло отмщенье, Шарукан!”

 

…Когда ж окаянной тенью

За море отпрянет мгла?

Когда же за нас отмщенье

Подымет Любви крыла?..

                   5

И тогда Святослав изронил

Слово златое, как солнце, в больную слезу:

 

“Игорь и Всеволод! Я ль не бер`ежливым был?

Я ль не берёг вашу гордость и славы красу?

 

Игорь и Всеволод! Что ж вы за дальней чертой

Не сберегли стародавнее наше добро –

Вёрсты и звёзды, и солнца престол золотой

Мирной Руси, и моей головы серебро?

 

Солнце – тускнеет. И так же мой брат Ярослав

Силу теряет, и, значит, совсем ослабел.

Звёзды слетают, как сотни уроненных  глав

Славных татран, и шельбир, и ревуг, и ольбер.

 

В бой они шли, засапожные вынув ножи!

В поле дерзали, прадедовской славой звеня.

Криком одним отгоняли от русской межи

Хищную  ночь, возвращая сияние дня!

 

Игорь и Всеволод! Эту ли славу покрасть

Вы восхотели? Да так, что в завидках злодей!

Ладно взлетали! Да больно случилось упасть.

Были добром – стали горького горя лютей.

 

Мысля о рае, на землю наслали вы ад:

Орды поганых во все полетели концы.

Даже у Римова русские рати кричат,

Как под косою на луге зелёном птенцы!”

 

 

                           6

 

Сильный князь Всеволод! Что ж не летишь издалёка

Горе прогнать, отчий стол золотой поблюсти?

Вёсла возьмёшь – Волга взвоет, как море, широко!

Дон отчерпнёшь – можно посуху рати вести.

 

Был ты здесь – и была бы раба по ног`ате,

Был бы по р`езани раб из хиновских земель.

Словно из лука, летя на проклятые рати,

Стрелы живые свою бы увидели цель!

             7

Рюрик и ты, Давид!

Али шеломы ваши

Не были  вместо чаши

С чёрною кровью их?

Али не ваша рать

Мчалась на силы вражьи,

Саблями потрясая,

Как ненасытный вихрь?

 

Солнцем взойдёт звезда.

Будет и наше время.

Русь переймёт обиду,

Станет опять горда.

 

Воспряньте же, господа!

Встаньте в златое стремя.

В поле за раны Игоря

Выйдите, господа!

              8

Галицкий Осмомысл! Ты высоко вознёсся.

Старые горы угров ратями ты подпёр.

Путь королю закрыл аж до Дунайского плёса.

Чрез облака ты мечешь цельные камни гор!

 

Хватит уже гордынь. Русь они к смерти двигали.

Слейте гордыни в гордость. Вспомните о былом.

 

Выступи, господин!

Пусть за обиду Игоря

На Кончака ударит праведный этот гром!

              9

Вы, Роман и Мстислав!

Храбрая мысль возносит

Ум ваш на дело правое

На золотых крылах.

Роями вылетают,

Словно стальные осы,

В ясных шеломах молодцы,

Смерть повергая в страх.

 

Дрогнула вся земля

Поступью вашей ратною –

Х`инова, Деремела,

Ятвяги, сама Литва.

Крылья гудят могучие,

Жала блестят булатные

Над головами ворогов.

Значит, и Русь жива.

             10

Но уже, о братья, холодно земле.

Новое проклятье Роси и Суле.

 

Стонет лес дубравный, плачет волчья сыть:

Игорева храброго полка не воскресить!

 

Над землёй уставшей долгий звон плывёт.

Это, значит, княже, Дон тебя зовёт.

 

Встань на подвиг бранный, хватит слёзы лить.

Игорева храброго полка не воскресить!

 

Новой силой ратною в золотую рань

Ольговичи статные уже идут на брань.

 

Как бы им неправому ворогу ни мстить –

Игорева храброго полка не воскресить…

                11

Вслушайтесь, Ингварь, Всеволод,

И три удалых Мстиславича!

Дерзкие шестокрыльцы

Из доблестного гнезда.

То, что вы расхищали,

Скоро возьмут пожарища.

Ими уже запахла

В поле родном беда.

 

Полно играть судьбою!

Где ваши копья смелые,

Солнечные шеломы,

Огненные щиты?

Загородите полю

Ворота своими стрелами.

Станьте за раны Игоря

Перед лицом беды!

            12

Не течёт Сула серебряными струями.

И Двины вода уже в болотной плесени.

И похожи облака на волны хмурые.

Что ж вы, реки, не звените больше песнями?

 

С этой мыслью Изяслав, Василька детище,

Позвенел мечом о брони о литовские.

Мыслил он о славе деда, в сумрак едучи.

Разметал её над теми перекрёстками!

 

Под червлёными щитами да под кровушкой

Он лежал, с мечами вражьими помолвленный.

Стала смерть ему единою зазнобушкой.

Ну а жизнь, прощаясь, так ему промолвила:

 

“Эх, дружина твоя, княже, приодета

Лишь вороньими крылами, словно ризами.

Возлелеяна сырым недобрым ветром

И умыта – языками псов зализана…

 

Рядом не было ни друга и ни брата.

Одинок ты был в последнем обручении,

Отдавая, как поруганное злато,

Свою душу и взывая об отмщении”.

 

Жизнь случилась безымянною могилою.

Города поют о том, везде унылые.

И полны деревни кровною обидушкой –

Безымянною и горькой панихидушкой.

                    13

Внуки Всеслава и Ярослава!

Стяги сложите на землю багряную.

В ножны вложите мечи окаянные.

Вами гнушается русская слава!

 

Злато Всеслава, как волки, делили,

Зло и крамолу, как честь, восприемля.

Рядом с погаными вы наводили

Рати свои на родимую землю!

                   14

Ах, на веке седьмом Трояна

Клёкот слышен был в ясном небе –

Это бросил Всеслав свой жребий

О единственной и желанной!

 

Хитроумно и вероломно

Он скакнул ко златому Киеву,

Всех тесня, кто был на пути его.

В храм ворвался, не сняв шелома!

 

И коснулся древком престола.

Но  себе не нашёл он помощь:

Лютым зверем в глухую полночь

Побежал по лесам и долам.

 

Счастье вырвал он силой злою,

Расшибя врата Новограда,

Не сиянием славы объятый,

А неведомой синей мглою…

 

Потопча луга и дубравы,

В новой полночи рыкнув люто,

Расшибя Ярославову славу,

До Немиги скакнул с Дудуток.

                   15

На Немиге на току в огромной риге

Головами стелют свежие снопы.

От цепов булатных тяжких на Немиге

Не спасти ни жизни храброй, ни судьбы.

 

Те цепы от тела душу враз отвеют,

И не только что от тела – от земли,

Чтобы грозные чужие суховеи,

Как полову, её мигом унесли!

 

Полдни ясные, как полночи, здесь лихи.

Дождь багряный – моросит и моросит.

На Немиге, на погибельной Немиге

Князь проклятый русской кровушкой был сыт.

                    16

Князь Всеслав людям правил суд.

А князьям города рядил.

Человеком казался днём.

После в шкуру рядился волчью.

Помнят Киев, Тмуторокань,

Сколько он сотворил могил,

Как дорогу пересягал

Богу Хорсу на склоне ночи!

 

Но приходит всему конец.

Звал из Полоцка долгий звон:

“На заутреню, князь, вставай!”

Но он в Киеве не расслышал.

Сквозь решётку глядел на свет.

Лютой жизни сказал: “Прощай”.

Был он ростом велик, а стал

Ветра тише, могилы ниже.

 

Стало чёрным ему окно.

А Боян же изрёк давно:

 

              “Ни коварном, ни умелому,

             Ни смурному, ни оголтелому –

             Будь ты князь али стыдный тать,

             Будь ты волк али мудрый ворон,

             Супостат али добрый воин –

             Суда Божья не миновать…”.

                    17

О! Смеркаться русской земле,

Вспоминая былые зори,

Что светили другому Игорю

И могутным его сынам.

О! Терзаться русской земле

Непогодами и разорами,

Вместо облака видя тучу,

Вместо славы – кромешный срам!

 

Разве стал бы себя неволить

В тесных стенах Владимир Киевский?

Выходил он во чисто поле,

Побивая нечистый люд.

 

Что же Рюриковы, Давыдовы

Врозь колышутся стяги низкие,

Розно смотрят родные взоры,

Порознь копья в бою поют?..

 

Ч А С Т Ь  Т Р Е Т Ь Я

                    1

Перед горькой и просторной русской далью

Сердцем зн`аменье святое сотворя,

Тихий голос разливается печалью –

Словно по небу ненастная заря.

 

“Полечу я по Дунаю птицей белой

Бедам-воронам и горю вперекор.

И живой водой Каялы помутнелой

Исцелю я князю раны и позор”.

 

Тучи хмурые в ответ светлее стали.

Только дальняя дорога всё ж пылит.

Ярославна рано плачет на забрале

И неистовому ветру говорит:

 

“О высокий господине всемогущий!

Ты шумишь и в океане, и в лесу,

Но зачем же ты лелеешь злые тучи

И рождаешь в них для русичей грозу?

 

Жду я вздохов твоих лёгких и попутных.

Что ж для княжеских дружин ты – лютый вихрь?

И зачем на своих крыльях безрассудных

Веешь стрелы половецкие на них?”

 

Ветви свежею листвою зашептали.

Тихо волны всколыхнулись поутру…

Ярославна рано плачет на забрале.

Говорит она притихшему Днепру:

 

“О Словутич! Ты струишься без преграды.

И отсюда и, наверное, сюда

Ты лелеял Святославовы насады

Аж до самого Кобякова гнезда.

 

Если б ты на волнах-крыльях торопливых

К сердцу горькому любимого принёс =--

Чтоб не слала я с тобой даров постылых –

Душных вздохов и, быть может, вдовьих слёз…”

 

Волны золотом ответным заблистали.

Жгучий зной в рассветном воздухе разлит.

Ярославна рано плачет на забрале

И томительному солнцу говорит:

 

“Трижды светлое великое светило!

Ты печёшь, а я от горя холодна.

Велика твоя живительная сила –

Коль не огненна, не тягостна она.

 

Что ж для русичей ты застило просторы,

Слало чёрные затменья без конца?

Для чего на них лучи свои простёрло,

Сжало немощью их луки и сердца?..”.

                           2

Прыснуло море к полночи.

Смерчи взметнулись тучами.

И среди них дороженькой

Луч золотистый лёг –

Игорю к сердцу лады

Через печки зыбучие,

Через леса дремучие

Путь указует Бог.

                3

Игорь спит и не спит.

Игорь мыслью пространство мерит:

Чтобы путь одолеть

От великой реки до Донца –

Надо птицею быть

Или быстрым полунощным зверем…

Ах, как близко стучат

Сторожей задремавших сердца!

 

В полночь свистнул Овлур.

Стало слышно лишь сердцу да мысли…

Кликнул князя Овлур –

Услыхала чужая земля:

Зашумела трава,

Облаками задвигались выси.

Грянул в полночи гром,

Сторожам пробудиться веля.

                  4

А уж князь – далеко:

Побежал к тростнику горностаем.

А случилась вода –

Белым гоголем тайно поплыл.

 

Серым соколом взмыл,

Побивая пролётные стаи,

До излуки Донца

Не ослабив неистовых крыл!

 

Подоспел и Овлур,

Серым волком по берегу рыща.

Чутким ухом припал:

Не слыхать ли недобрых вестей?

Встали рядом они,

Крестным знаменьем сбросив обличья.

Колыхнулись в Донце

Отраженья спасённых людей!

                   5

И помолвил Донец:

“С избавленьем тебя, господине.

Мне доверь свои сны,

Заповедные мысли свои.

Поминальной травой

Долго матерь вздыхала о сыне.

Ныне он – перед ней.

И светло на земле от любви…”.

                   6

- О Донец! – ему Игорь в ответ. –

Твои глуби сияния полны.

Ты бездонен и свят,

Словно родины честной душа.

Среди ясных полунощных звёзд

Возлелеял ты князя на волнах

И туманом одел,

От невзгоды его сторожа.

 

Лишь одна лиходейка Стугна,

Половецкую душу имея

(Её воды черны,

В них чужие струятся ручьи)

Завлекла Ростислава она

И швырнула на острые мели.

Даже солнце в ответ

От Стугны отвернуло лучи.

 

О, пресветлый Донец!

Велика твоя древняя слава.

Только вместе со мной

Ты ночному простору внемли:

 

То не выпь голосит –

Это матерь зовёт Ростислава.

И сливается с ней

Голос русской померкшей земли”.

                  7

То не вздорные стрекочут сороки,

Оглашая настороженный мрак, –

По оврагам, по кустам, без дороги

Едут пасмурные Гзак и Кончак.

 

Встречный ветер лютым холодом веет.

И порою от него не вздохнуть.

Впереди гнедых копыт вьются змеи

И вынюхивают Игоря путь.

 

Путь смыкается с простором зелёным,

На котором загорелась роса.

Утро вспыхнуло и солнцем червлёным

Ослепило их косые глаза!

                   8

И, едва уняв неведомый страх,

Так промолвил Кончаку бледный Гзак:

“Если сокол в  свою Русь улетел –

Соколёнок пусть отведает стрел”.

 

Но в ответ – руки досадливый взмах.

Так промолвил утомлённый Кончак:

“Соколёнок скоро будет ручной –

Его птицей мы прельстим полевой”.

 

Гзак поморщился, встряхнув удила:

“Улетят они в четыре крыла.

И, конечно, не вернутся назад.

Птицы красные зато налетят.

Будут в небе половецком кружить.

Будут клювами булатными бить”.

                       9

Игорь едет к добру и свету.

Люди радостны и живы.

Неслучайно Боян поведал:

“Трудно телу без головы…”.

 

Без луны будет мгла великая.

Без цветов одичает лес.

Так и Русской земле без Игоря.

Так и солнышку без небес.

                      10

Но пришёл рассвет на смену трудной мгле.

И два солнца – в небесах и на земле!

И встречают, отчуждаясь от беды,

Их поклонами и люди, и сады.

 

Времена навстречу чудные идут.

На Дунае – девы русские поют:

Горе лютое далёко-далеко:

Счастье русское выс`око-высоко!

                 11

По Боричеву мимо рощи,

Заревою душой светясь,

К Богородице Пирогощей

Едет русский спасённый князь.

 

Вот он тихо с коня слезает,

Светлоокий и молодой.

Вот он бережно в храм вступает

И снимает шелом златой.

 

Вот он  молится, преклонённый,

О делах и мечтах своих.

И глядит на него с иконы

Тихой Родины светлый лик.

                    12

За стеною, как стозвонный набат,

Города и сёла славой звенят:

“Время прошлое ушло, словно дым.

Слава соколам – князьям молодым!

 

Путь счастливый им до рек и до гор.

Белым крыльям их – высокий простор!

 

Русской волюшкой, земля, молодей.

Ветер, горюшко навеки развей.

 

Солнце красное, лучи не отринь.

Слава князю и дружине!

А м и н ь.”

                           1982